Небосвод полон алмазных канделябров, искрившихся холодным серебристым светом. Помнится, мне говорили, что каждая звёздочка — индивидуальное мироздание. И я, посетивший несколько звёзд-планет, могу с уверенностью сказать, что это действительно так. Мне очень хочется побывать во всех существующих мирах: погостить в захудалых гостиницах, понабраться впечатлений, бросить мунни в фонтан на удачу и попробовать тамошние кушанья. Мне нравится моя мечта, согревающая душу и дарящая надежду, что когда-нибудь зловещий ледник, ежедневно надвигающийся на меня со всех сторон, разобьётся вдребезги. Что призрачная цепь, окаймляющая лодыжку, зычно прошелестит ослабленными металлическими звеньями и спадёт.
Я искренне верю, что такой день настанет. Но сейчас в моей груди витиеватым кружевом клубятся нежность ко всему, что меня окружает — красивейшая панорама дома с территориальной местностью, — и безысходность к своему положению.
Поворачиваю голову то к одному силуэту, то к другому. Эфемерные сгустки, прорисованные моим, наверное, уже шизофреническим воображением, опасно кренятся и расплываются по краям, растворяясь в воздухе. Знаю, вы боитесь, когда я на вас смотрю. А я боюсь вас. Точнее ваших лиц, которых нет. Вы прикрываете зияющую чернильную размытость ложными масками, смягчая своё уродство, чтобы не спугнуть меня.
Простите. Аква. Терра. Моя память распадается на пиксели, стерилизуя сознание. И в небытие исчезают ваши очертания, голоса, смех, улыбки и лики. Ваши родные образы погибают в зыбком мареве. Секундная стрелка, ритмично вальсирующая по циферблату на главной башне, проникает цоканьем в мозг и подкладывает в архивы воспоминаний крохотные будильники, которые, просыпаясь в определённый час, надоедливым трезвоном вытесняют вас из черепной коробки. Поначалу мне было страшно — я кричал, хватался за голову, жмурился, съёживался. И снова срывал голос в первобытной обречённости. Но теперь я в полной мере осознал простую истину: уйдя из моей памяти, вы навсегда останетесь в моём сердце. Если рассудок подведёт, то сердце сдетализирует иную галлюцинацию для меня. Более живую и яркую.
Давно…Мастер Эракус подарил мне книжку о маленьком Принце, живущем на крохотной планете. И я ощущаю себя точно таким же маленьким принцем, заключая в себе один нюанс неправильного пересказа. У книжного героя была роза, а у меня здесь нет никого.
Мне одиноко.
У одиночества ледяные колкие пальцы, оставляющие бумажные порезы на коже и синяки на предплечьях. Оно царапает дыханием. Оно так близко, что нарушает моё личное пространство, не давая сосредоточиться или хотя бы забыться, разбивая мысли на обрывки слов и взмахи ресниц.
Я осиротел.
Жернова медных шестерёнок закрутились — часовой механизм сдунул с меня скрутки канцерогена.
Поднимаю взгляд, и в зрачках отражается целая вселенная из перламутровых жемчужин.  Падающие звёзды отправляются в далёкое путешествие, иногда сталкиваясь друг с другом и образуя восхитительные узоры. Улыбаюсь и закрываю глаза. Чувствую, как звездопад обволакивает говорливым потоком моё тело, мои сомкнутые веки, вливается в сонные уши и скрашивает мою изолированность. Одинокая бусинка-слеза, исторгнутая моей сердцевиной, заболевшей отшельничеством, скатывается по щеке к подбородку и, чуть задерживаясь в прыгучем дребезжании, беззвучно соскальзывает вниз.
Нелепо взмахиваю руками. Тело, словно вслед за беглянкой-слезой, ныряет в бездну, бросаясь за пределы вселенной. Свирепая турбулентность подхватывает меня, будто пушинку, и трепыхает, заставляя перекручиваться в свободном полёте. Прислушиваюсь к кардиограмме вихревых циклонов и, подловив момент, кувыркаюсь так, что теперь падаю в вертикальном положении. Распахиваю глаза.
Я — падающая звезда. А ещё мне нравится быть ветром. Своенравным и беззаботным.
Впереди виднеется витражный пол, выстеленный из пёстрых радужных фрагментов стекла, спаянных в мозаичном этюде. Красиво.
Группируюсь, переворачиваюсь через голову, и ноги мягко касаются твёрдой поверхности.
Где я?
Воровато оглядываясь по сторонам и замечаю призрачного мальчика, чья индиговая глубина глаз устремлена прямо в мою сущность. Медленно, с некой опаской подхожу к нему, а он идёт ко мне. Смело и решительно. Обоюдная зеркальность пляшет между нами — мы похожи с ним, как две капли воды. Как близнецы, рождённые с одной утробы.
Что это? Воображение вновь подкидывает мне эскапистский трюк?
— Кто ты!?
Мальчик виновато улыбается, протягивает руки, сплетая свои пальцы за моей шеей и притягивая меня к себе, утыкается лбом в плечо. Близнец тягуче распадается на куски. Нет, на молекулы. На атомы. На микроскопическую взвесь. Спиралевидные объятия тёплых частиц окутывают меня и, забиваясь в мой организм, разливаются внутривенно.

Ярчайшая вспышка.

Сознание, затуманенное чем-то непроглядным, дрейфует в неопределённости и растерянности. Хочу прокрутить фотоплёнку воспоминаний и событий, но она засвечена: на каждом кадре прореха света, из-за которой ничего не видно.
Пытаюсь открыть глаза и пошевелить конечностями, но веки и всё тело как будто накачены одним сплошным свинцовым раствором, который зарождался глубоко в костях и просачивался наружу сквозь плоть, как некий утончённый яд.
Я слишком тороплюсь. Надо сбавить обороты.
Дыхание — грудная клетка распирается от учащённости. Каждый живительный вдох напоминает глоток жидкого азота. Поэтому перехожу на полвдоха. На маленькие, диетические порции воздуха. Вот, так становится легче.
С неимоверным усилием разлепляю веки, и тут же смеживаю. Белизна по-бойцовски бьёт по зрачкам. Так, спокойно, — приказываю сам себе. Медленно приподнимаю занавес ресниц, щурясь, но выдерживая кристально чистое давление стерилизованной декорации. Соблюдаю благоразумную паузу для привыкания, и глаза более-менее фокусируются на размытых кляксах, чьи очертания постепенно приобретают еле заметную чёткость. Нет, это не мои названные брат и сестра. Но их глаза полны тревоги и доброты. Меня это успокаивает.
— Все хорошо, ты очнулся – это реальность.
Открываю рот, чтобы озвучить свои вопросы, но не могу вымолвить ни слова. С губ слетает только сокрушительный скулёж, а в кишках шевелится червь страха и пустоты. И только распирающие череп мысли ударяют по извилинам, и им не дано сформироваться во вразумительные слова: «О чём ты? Что значит «очнулся»? Где я? Кто вы?»
Чья-то рука коснулась моего плеча — и токово-болевая рябь прокатывается по всему организму. Масштабное онемение сковало каждый мускул, словно меня долгое время опаивали анестетиком. Хмурюсь, пытаясь осознать действующую картину и то, что ей предшествовало. Ничего не получается. Заспанный мозг буксирует, оставаясь на месте в своих малообъёмных умозаключениях.
В голове неожиданно появляются портреты друзей.
Аква. Терра.
Повинуясь своеобразному призывному рефлексу, рывком встаю. Ноги дрожат от истощения, на глаза наползает паутина, в чьей чёрной сети трепыхаются беспомощные мушки. Мир заваливается набок, и я хватаюсь за край подлокотника, чтобы устоять. Но нет, конечности против меня: рука пролетает мимо цели, ноги совсем подкашиваются, и я шлёпаюсь на пол, сквозь одежду обдирая на спине кожу краем тронной сидушки.
— Легче, приятель, ты еще слишком слаб.
Нет, мне нельзя отдыхать. Я должен найти своих друзей. Если ноги не хотят идти, то отправлюсь на их поиски на четвереньках или поползу.
Я уже весь воспылал энтузиазмом, несмотря на онемение тела и полнейшую дезориентацию в пространстве и времени, но чьи-то сильные руки, подхватившие меня, отговорили от безрассудных действий, напоминая, как я сейчас немощен.
Головёшка откидывается назад, но я изо всех сил стараюсь удержать её от шатания. Однако все попытки с треском проваливаются, и я чувствую себя болванчиком, чья голова, держащаяся на одной шарнирке, маячит из стороны в сторону. Ещё немного и в вестибулярном аппарате произойдёт замыкание, а меня начнёт тошнить.
— И как же тебя угораздило оказаться именно здесь?
Человек, в чьих объятиях я пребываю, чуть качнулся, обводя залу полукругом — и моя голова, прокрутившись по наклонной, утыкается в него. И перед моими глазами рдеет насыщенный всполох, выделяясь красочностью среди монохромности.
Твоя рыжесть такая знакомая, но одновременно крайне неизвестная.
— Любопытство не порок, да, Роксас?
Кто такой Роксас?
Хмурюсь и поджимаю губы. Воспоминаю о мальчике, что тоже находится здесь. Аккуратно поворачиваю голову к нему.
Это ты Роксас?
— В…о…д…ы… — срываются отдельные буквы с губ. Собственный вымученный голос, несмотря на то, что я прошёптывал звуки, мощным эхом отозвались в черепе и во рту — теперь я в полной мере осознал, какого это, быть колоколом во время набата.
Мальчик с лагуновой голубизной в радужке склоняется надо мной, практически припадая ухом к моим обсохшим губам.
— Во…ды…
Паренёк, наверное, такого же возраста, как и я, хаотично шарит по карманам, а я в предвкушении питья покусываю нижнюю губу. Но чем дольше он капается, путаясь в карманчиках, тем сильнее я разочаровываюсь. Тихо в обречённости поскуливаю и закатываю глаза. Чувствую, что проваливаюсь в усталый сон. Нет, ещё рано. Надо утолить жажду.
К губам прикасается железное горлышко фляжки, и исцеляющая влага скатывается по подбородку и шее, смачивая воротничок. Жадно глотаю, но вода из сильно поднятого сосуда заливается в нос, и я, набрав её слишком много в рот, отплёвываюсь и откашливаюсь.